Мне сообщают, что где-то промелькнула информация, будто бы в аэропорту Бен Гурион «я был арестован израильскими спецслужбами по запросу ФСБ – федеральной службы безопасности России».
Сообщение это лишь на первый взгляд представляется странным и невероятным.
Связи между российскими и израильскими спецслужбами не только существуют, но в последнее время всячески поощряются и афишируются, проявляя заинтересованность Израиля в демонстрации своего могучего российского союзника перед лицом враждебного евреям арабского мира, а, с другой стороны, подчеркивая присутствие России во всем ближневосточном мире на фоне своего известного североамериканского соперника.
Возможно ли, чтобы моя более чем скромная персона, даже не политика, а всего лишь провинциального журналиста – правозащитника, представляла для кого–нибудь хоть какой-нибудь интерес при столь мощном геополитическом раскладе?
Коротко проанализировав некоторые явные и пока еще скрытые странности и подробности моего задержания в Бен Гурионе и первых дней нахождения в тюрьме Гивон, я прихожу к выводу, что спецслужбы Израиля минимум трижды могли контактировать с ФСБ РФ по моему делу.
Первый раз, практически со стопроцентной точностью, 24 июля, когда я не был допущен к посадке в самолет в Лондон, попытался пройти через зону вылета, был задержан сотрудниками службы безопасности Израиля, а затем находился около сорока минут под их бдительным присмотром и в присутствии довольно высоких чинов, по видимому, так или иначе решавших мою судьбу.
Вполне допустимо предположить, что именно в этот момент израильтяне впервые сообщили своим российским коллегам, что «какой-то странный русский пытается без визы вылететь из Тель-Авива в Лондон, чтобы попросить там политического убежища».
Второй раз, со вполне убедительной вероятностью рано утром, 25 июля, когда я был задержан полицией, за то, что обратился к администрации аэропорта с просьбой предоставить мне ночлег, поскольку вынужден оставаться в Бен Гурионе до разрешения конфликта с компанией «Иср эйр», продавшей мне билет в Лондон.
Там следователь Шломо Ершковиц долго пытался убедить меня подписать какие-то бумаги на иврите, которого я совершенно не знаю и, когда я отказался и потребовал официального переводчика, адвоката и российского консула, отправил меня на обследование в больницу, причем, кто-то из его вышестоящего начальства категорически настаивал на моей встрече с психиатрами.
Такая встреча состоялась, длилась около сорока минут при абсолютном взаимопонимании всех участников, после чего Шломо Ершковиц с в видимым облегчением бросил на стол мой паспорт и велел убираться на все четыре стороны.
В чем же состоял интерес властей Израиля, если бы меня признали психически больным? Неужели им было бы легче, если бы им пришлось отправить меня в больницу, проводить длительную экспертизу, лечение и содержание – и все это без предъявления гражданину другого государства каких-либо реальных обвинений?
Или на этом этапе все-таки состоялся второй контакт властей Израиля с ФСБ России, которые в привычной для себя манере подсказали коллегам, что только психически больной человек из России, может требовать у них политического убежища и посоветовали израильтянам поскорее от меня избавиться, депортировав «несчастного больного» в российскую глубинку, где его заботливо встретят эскулапы в штатском?
И наконец, третий контакт, также более чем достоверный - 26 июля, когда я был вывезен из «Бен Гуриона» под предлогом встречи с министром МВД Израиля, «который и предоставит мне политическое убежище», но был, естественно, доставлен в депортационный центр иммиграционного департамента Израиля.
Однако уникальность этого события состояла в том, что ни тогда, ни до настоящего времени, полицейские чины не решились предъявить мне хоть сколько-нибудь вразумительных обвинений или даже претензий, прекрасно понимая, что плакат с объявлением голодовки «за право свободного вылета из Израиля» таким основанием являться не может.
Однако полицейские почему-то были абсолютно уверены в том, что мне предстоит настолько быстрая депортация из Израиля, что соблюдать какие-то пустые формальности, тем более ставить в известность каких-то там иммиграционных чиновников, поначалу наотрез отказавшихся принимать мое дело к своему производству, нет совершенно никакой необходимости.
Вполне возможно, что такую уверенность внушили им свои, израильские спецслужбы, но кто тогда точно такую же уверенность в моей возможной и скорейшей депортации внушил им самим?
И для чего тогда под пытками и избиениями от меня вдруг стали требовать признания в том, что я нахожусь на территории Израиля незаконно? - и это при том, что за полчаса до этого министр МВД самолично аннулировал мою визу. Откуда и для чего тогда, как по мановению волшебной палочки, взялись все эти славословия в адрес «Путина и КГБ, которые в России меня обязательно расстреляют?»
Почему так бесились, когда наутро я все-таки заставил их отвести меня в больницу? Почему исчезли больше чем на месяц, когда судья депортационного трибунала постановил начать процедуру рассмотрения моей просьбы об убежище? Почему вообще мое дело затянулось на целых два месяца?
Казалось бы, решили избавиться и выслать меня из страны без всякого повода и моего согласия - так высылайте, депортируйте! …
Или все-таки поняли, - да уже слишком поздно, - что вляпались, - вместе с этой подлой, наглой, гнусной и грязной, тупой и циничной, все той же советской «гэбухой», - поняли, что оказались, самое мягкое, в тупике – со всеми своими «хитростью и обманом».
UPD 08/12/2011
valkiriarf в О том, что тела пассажиров могут рассказать о крушении самолета
